Князь и княжич были в одинакового цвета светло-синих коботах, а слуги все разбежались кто куда, щедро расшитых по полам и подолам, на ногах у них червленые чедыги. По тому же порядку и княгиня, и нареченная Богданка — в белых, заморской ткани, туниках, а поверх туник на них нежно-розовые, словно распустившиеся поутру бутоны троянды, корзна.
Хильде кажется, что она читает на его лице ужас, протест, отчаяние. Теперь он смотрит на нее, искоса, снизу: растерянным, упрямым, неправдоподобно-детским взглядом. Какой узел противоречий может завязаться в нашей душе за одну-единственную роковую секунду... Руди делает шаг к Хильде. Она воспринимает этот шаг как спасение. В невыносимом своем пол пении она засунула пальцы в толстые спицы колеса машинки. Теперь Хильда хочет вытащить пальцы, освободиться, хочет встать, хочет на лету подхватить его Слова: там все кончено, Хильда... и хочет ответить: мне нечего тебе прощать, Руди... Но вдруг она видит у него на шее царапины, глубокие следы ногтей. Она чувствует, что рот ее растягивается чуть ли не до ушей. Чувствует, что без сил опускается на стул, с которого еще и приподнята сама-то толком не успела.
— Глоток воды, и я ухожу.— Голос у Руди срывается. Мать словно окаменела. Он выходит, видно, затем,
чтобы набрать в сенях воды в кружку. Дверь за ним бесшумно закрывается. Хильда слышит, как течет вода в раковину. Видит, как он пьет... Пьет из ее рук. Но мгновенное виденье рассеивается. За дверью на каменные плиты сеней падает и разбивается пестрая кружка. Мимо окна мелькает тень.
— Он принес муку, мать...
— Полную червей, Хильда.
Дора берет рюкзак, несет по лестнице наверх, даже не взглянув на его содержимое, и бросает к прочим вещам, принадлежащим Руди, их заберет Кэте или кто-нибудь еще.
Хильда тоже ушла из кухни.
Комментариев нет:
Отправить комментарий