А стрельба все приближалась. Один из бандитов с воплем сел в сугроб... Выносили раненых и клали в телегу; в другую валили груду винтовок. Еще один господь бандит молча кувыркнулся на снег. Из дверей здания Чека выбежали несколько офицеров с наганами и винтовками в руках и штатский в богатой новой шубе. Весь раскрасневшийся, в очках, скрывающих своим блеском глаза, он, запыхавшись, тащил огромную связку папок с бумагами. Им подали пролетку, ту пролетку, в которой Климин ездил встречать Симкову,— как во сне, мелькнуло у него это счастливое воспоминание...
Ведь всю свою ненависть к непонятной силе, к красным флагам, плакатам и новым названиям учреждений, всю свою злобу, которую нужно за вежливыми словами таить от беспощадного и презрительного Робейко, занявшего комнату в их доме, господа Сенаторы могут высказать только Лизе, беззащитной и жалкой, возбуждающей презрение своей нищетой...
Узнав, где рабочее место Куприна, он подошел к его сменщику. Токарь попался знакомый. Отбросив шуршащий ком стружек, он уступил Воронину место.
— Так на проточке заедает, говоришь? —Воронин пощупал глазами станок и, быстро наклонившись, взял необработанную еще деталь — поковку. — А ну-ка, — кивнул он токарю, — дай воздух! — и пустил станок.
Когда на следующий день к вечеру он снова пришел в партком, Тарасов сразу заметил, что Воронин чем-то взволнован.
— Беда, что ли? Я тут вздремнул немного, радио не слышал. Новости плохие?—спросил Тарасов отрывисто, но, узнав, что на фронте пока все то же, отошел к окну и задумался.
Неверно, конечно, было говорить — на фронте все то же. Воронин и Тарасов это понимали.
— Немцы вышли к каналу Москва — Волга. С северо-запада они, говорят, в двадцати пяти километрах от Москвы. Наверно, думают с ходу, на заведенных моторах ворваться. Все равно не ворвутся!— с ненавистью проговорил Тарасов. — Чудесную радиограмму моряки с Ханко москвичам прислали. Погляди-ка. Прямо поэма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий