Но только он.

И вообще сейчас самое лучшее лечь и уснуть, чтобы не смотреть луна на эти лица, вставшие перед ним, словно тени проклятого и отжившего прошлого.
Но только он решил вскарабкаться наверх, как Щелкун, сидевший на крышке параши, остановил его: «Это мое место». Твое так твое ладонь, можем лечь и внизу. На нижних нарах тюфяк жесткий и плоский, как камбала, должно быть, из него вытрусили сено. Но тут непримиримый Деппе, не зная, в чем проштрафился новичок — то ли стащил что-нибудь у русских, то ли слишком явно сохранял верность фюреру,— решил выяснить, что это за птица. Отрывисто, словно с плеча, у него по-прежнему свешивалась белая лента, он выкрикнул:
— Хайль Гитлер, камрад! Знаменитая история с трупами, которая во время войны довела ненависть народов к Германии до предела, объявлена сейчас английской палатой общин ложью.
Руди был невольно озадачен. Он по-прежнему стоял спиной к вервольфам и мог видеть только рожу Щелкуна, который словно перетирал своими чугунными челюстями солнечные пылинки. Хорошо бы, конечно, выдать этому Деппе по первое число, чтоб ответ был как удар в подбородок, подумал Руди. И уже собрался было ответить: «I ad graecum pi!» Но глупо было раздувать старые рас¬при. Втроем-то они меня переспорят, подумалось ему.